Прекрасный мир, где же ты - Салли Руни

тоже закурил. Он затянулся, выдохнул дым в чистый ночной воздух и оглянулся на дом. Внутри горел свет, гости разговаривали и размахивали руками. Теплый желтый прямоугольник дверей патио, обрамленный темными стенами дома, трава, пустота ясного черного неба.

Дани славная, сказал он.

Да, сказала Элис. Похоже на то.

Ага. Мы раньше встречались.

Правда? Долго или как?

Он пожал плечами и сказал: Примерно год. Не знаю, на самом деле больше года, наверное. Ну все равно это было сто лет назад, а сейчас мы просто хорошие друзья.

Она тебе все еще нравится?

Феликс оглянулся на дом, словно надеялся, что мельком увидит Даниэль и та поможет ему ответить на этот вопрос. Она все равно сейчас уже встречается с другим, сказал он.

С твоим другом?

Да, я его знаю. Сегодня его здесь нет, но ты с ним как-нибудь познакомишься.

Он отвернулся от дома, стряхнул пепел с сигареты; несколько искр сорвались и медленно полетели в темноту. Собака поскакала мимо сарая, а затем понеслась кругами.

Честно говоря, если бы она это слышала, то заявила бы, что это я все испортил, добавил Феликс.

И что же ты натворил?

Подозреваю, что был с нею слишком холоден. Ну, с ее точки зрения. Да ты и сама можешь ее спросить, если хочешь.

Элис улыбнулась и сказала: Ты бы хотел, чтобы я спросила?

Господи, нет, я – нет. Я в свое время уже наслушался. Я по ней не рыдаю, не переживай.

А тогда рыдал?

Ну, не буквально, сказал он. Ты же про это? Я не плакал, но типа разозлился.

А ты вообще когда-нибудь плачешь?

Он усмехнулся и сказал: Нет. А ты?

Ой, постоянно.

Да ладно? И о чем же?

Обо всем на свете. По-моему, я жутко несчастна.

Он взглянул на нее. Серьезно? – сказал он. Почему?

Ничего конкретного. Просто такое ощущение. Мне тяжело жить.

Помолчав, он посмотрел на свою сигарету и сказал: Мне кажется, я не все знаю о том, почему ты сюда приехала.

Так себе история, сказала она. У меня был нервный срыв. Несколько недель провела в клинике, а когда вышла, приехала сюда. Но никакой тайны – в смысле не было причин для нервного срыва, он просто случился. И это не секрет – все знают.

Феликс переваривал услышанное. И на твоей странице в Википедии про это тоже написано? – спросил он.

Да нет, все мои знакомые знают. Не вообще все на свете.

И что довело тебя до нервного срыва?

Ничего.

Ладно, но что ты называешь «нервным срывом»? Что было-то?

Она выпустила струю дыма уголком рта. Я себя не контролировала, сказала она. Постоянно ужасно злилась и грустила. Я собой не управляла, не могла жить нормально. Не могу лучше объяснить.

Вполне ясно.

Они помолчали. Элис допила вино, затоптала окурок и скрестила руки на груди. Феликс курил рассеянно и неторопливо, словно забыл, что она рядом. Он прочистил горло и сказал: Я себя чувствовал примерно так же, когда мама умерла. В том году. Я типа начал думать, к чему вообще вся эта жизнь, понимаешь? Все равно в конце ничего хорошего. Не то чтобы я хотел умереть, ничего такого, но почти все время и живым, блин, себя не чувствовал. Не знаю, можно ли это назвать нервным срывом. Несколько месяцев мне вообще ни до чего дела не было – просыпаться, ходить на работу, все такое. Меня уволили оттуда, где я работал, так я и оказался на складе. Да. Так что я тебя немножко понимаю. Конечно, у меня другие обстоятельства, но примерно представляю, каково тебе было.

Элис снова сказала, что очень сочувствует его потере, и он принял ее соболезнования.

Я на следующей неделе собираюсь в Рим, сказала она. Там выходит перевод моей книги. Может, ты захочешь поехать со мной?

Он словно совсем не удивился этому приглашению. Потушил сигарету, растерев ее о стену сарая. В глубине сада гавкнула собака.

У меня денег нет, сказал Феликс.

Я за все заплачу. Я же богатая и знаменитая, помнишь?

Он неуверенно улыбнулся. Ты точно странная, сказал он. Прав я был. И надолго ты?

Туда в среду и возвращаюсь в понедельник утром. Но, если хочешь, можем остаться подольше.

Тут он рассмеялся. Офигеть, сказал он.

Ты бывал в Риме?

Нет.

Тогда, я думаю, тебе надо поехать, сказала она. Тебе, пожалуй, понравится.

Откуда тебе знать, что мне понравится?

Они посмотрели друг на друга. В темноте они вряд ли могли толком увидеть выражения лиц друг друга, но все же смотрели не отрываясь, словно сам взгляд был важнее того, что можно увидеть глазами.

А я и не знаю. Просто мне так кажется.

В конце концов он отвернулся. Ну давай, сказал он. Я поеду.

6

Каждый день спрашиваю себя, почему моя жизнь так повернулась? Не могу поверить, что вынуждена терпеть все это – статейки обо мне, свои фото в интернете, комментарии в соцсетях. Стоило сформулировать, как тут же подумала: и только-то? И что такого? Но в действительности, хотя ничего тут страшного нет, мне неприятно, я не хочу жить так. Когда я отправила первую рукопись, я просто хотела заработать достаточно, чтобы написать следующую. Я никогда не изображала из себя психологически устойчивую личность, которая без всякого ущерба может выдержать публичное обсуждение ее характера и воспитания. Люди, сознательно стремящиеся к славе, – я имею в виду тех, кто, отведав известности, хочет все больше и больше внимания, – они, я в этом абсолютно убеждена, глубоко психически больны. И то, что наша культура повсюду нам таких людей демонстрирует и выставляет их не просто нормальными, а привлекательными, даже образцами для подражания, – симптом серьезной болезни общества. Эти люди ненормальны, и, когда мы смотрим на них, подражаем им, мы сами становимся ненормальными.

Зачем знаменитых авторов ассоциируют с их знаменитым книгами? Будь у меня дурные манеры, будь я сама неприятным человеком с чудовищным акцентом (а у меня он, кажется, и есть), разве от этого мои книги изменились бы? Нет, конечно. Тексты были бы те же самые, никакой разницы. Добавляет ли произведению хоть что-то привязка ко мне, моему лицу, моим манерам, ко всем этим деморализующим подробностям? Ничего. Так зачем, зачем все это делается? Кому это нужно? Меня это ранит и отдаляет от того единственного, что имеет для меня в жизни хоть какой-то смысл; это ничего не приносит обществу, удовлетворяет только самое низменное и наглое любопытство и заставляет литературный дискурс вращаться вокруг